— Мы презирали материальную культуру, — выкрикивал он, и казалось, что он повторяет беззвучные слова Маркова. — Нас гораздо больше забавляло создавать
мировую литературу, анархические теории, неподражаемо великолепный балет, писать стихи, бросать бомбы. Не умея жить, мы научились забавляться… включив террор в число забав…
Нужно сделать усилие, чтобы ограничить себя в выписках из этой замечательной статьи Успенского, — самого глубокого и самого прекрасного во всей
мировой литературе, что написано о Венере Милосской.
В конце концов под обвинение в романтизме подпадало все, что было значительного, талантливого, оригинального в
мировой литературе и мысли новых веков, особенно XIX века, ненавистного для врагов романтизма.
Неточные совпадения
Такие великие явления
мировой культуры, как греческая трагедия или культурный ренессанс, как германская культура XIX в. или русская
литература XIX в., совсем не были порождениями изолированного индивидуума и самоуслаждением творцов, они были явлением свободного творческого духа.
И мы имеем все основания полагать
мировую миссию России в ее духовной жизни, в ее духовном, а не материальном универсализме, в ее пророческих предчувствиях новой жизни, которыми полна великая русская
литература, русская мысль и народная религиозная жизнь.
Стало наверно известным, что смотр будет производить командир корпуса, взыскательный боевой генерал, известный в
мировой военной
литературе своими записками о войне карлистов и о франко-прусской кампании 1870 года, в которых он участвовал в качестве волонтера.
Когда все это, и
мировое и будничное, представляется уму во всех деталях и разветвлениях и когда, в то же самое время, в ушах звенят клики околоточной
литературы, провозглашающей упразднение девиза, благодаря которому мы имеем крупповские пушки, ружья-шасспо и филипповские калачи, — право, становится жутко.
Но за это, разумеется, нельзя строго судить их: во-первых, после Бирона, после ужасного «слова и дела», та льгота, какая была дана при Екатерине, должна была показаться верхом всякой свободы, во-вторых,
литература наша в то время была еще так нова, так несовершеннолетня, что не могла не увлекаться и не обольщаться, когда ей давали позволение поиграть и порезвиться, и очень легко могла верить в
мировое значение своих забав.
Эта
литература есть величайший памятник русского духа, и она приобрела
мировое значение.
Великая русская
литература XIX века не была продолжением творческого пути Пушкина, — вся она в муках и страдании, в боли о
мировом спасении, в ней точно совершается искупление какой-то вины.
Начало теургии есть уже конец
литературы, конец всякого дифференцированного искусства, конец культуры, но конец, принимающий
мировой смысл культуры и искусства, конец сверхкультурный.